(достокгольмское)

В семь часов утра город Хельсинки выскоблен дождем и золотист; в семь часов утра крошечные соленые катерки привозят копченую рыбу на главную пристань; в семь часов утра мальчики в смешных цветастых шапочках гуляют с огромными лохматыми собаками; мокрые желтые листья по колено.
У меня оставалось девять часов на этот город - свист чаячьих крыльев в рассветном воздухе, скалистые тропинки, сонный прибой - я брела куда-то по линии моря и кормила чаек шоколадным печеньем.
(черт, все время упускаю минуту, когда в первой солнечной пыльце звонкие хулиганистые чайки превращаются в молчаливых городских жителей, но иногда успеваю заметить почти прозрачное перо на чьем-то вязаном шерстяном рукаве).
Под вечер мой корабль закрыл собой горизонт, я мучительно хотела спать, гигантский плюшевый муми-тролль обнял меня на входе - толстый белый мягкий живот, как я хочу спать, сколько километров сегодня пешком, сколько листьев под ногами, утром я проснусь в стокгольмских шхерах.
Я читала Набокова в моей уютной каюте - мокрые волосы, две растрепанные косички, старые шорты и майка с мики-маусом; ну нет, - сказали мне, - ночь на siljaline - и просидеть ее в каюте?! Я покорно выбралась из-под одеяла и куда-то отправилась; это, конечно, был триумф - старые шорты, две косички, все шведы на пароме пели мне песенку про Пеппи - här kommer Pippi Långstrump, tjolahopp tjolahej tjolahoppsansa, här kommer Pippi Långstrump ja, här kommer faktiskt jag; море грохотало, шторм и исступление, как бушевал ветер на открытой палубе на двенадцатом этаже моего парома, а потом я пила фисташковый кофе и спала, спала.
Утром я выбралась на палубу в дождь, паром призрачно шел сквозь шхеры - это была совсем другая жизнь.