долгие дни странного, абсолютного безветрия;
деревья бесшумно и неподвижно сбрасывают с себя листья; листья укладываются на земле ровным метровым слоем - в полной тишине;
кажется, ветер просто забыл про этот город;
я чувствую это опять, второй раз подряд: ноябрь в стокгольме - эта сладкая, тягучая дыра во времени, пустота и тишина;
заколдованное время, заколдованный город и я - тоже заколдованная.
я выхожу из библиотеки с новой книгой хербьёрг вассму и устало бреду через парк; кролики шуршат листьями;
я забираюсь в листья по пояс, выбираю самые странные, покупаю детский клей, наклеиваю листья на толстую бумагу, что-то раскрашиваю - получаются странные рыжие птицы;
кладу картинку на крышку ноутбука юхана; я думаю, что мне очень нравится быть такой - дарья нюберг, влюбленная фьоллочка.
подслушиваю тревожные разговоры в электричке; например, куда в конце концов делся снег; и что даже лапландия застыла в глухом бесснежном ожидании, и что даже олени не устраивают в этом году свои обычные оленьи вечеринки в заваленных забродившими яблоками садах, а прячутся глубже в леса, и что все лодки уже давно на берегу, бережно закутанные в пластик, как в одеяло, а лед все не приходит;
впрочем, если быть очень внимательным, то можно увидеть рождество; магазины медленно наводняются глёгом по самые крыши (наконец-то открываются все тайны: вкус этого рождества - арабика); самые первые огоньки на деревьях, - скоро этот город разгорится, как гигантский фонарь, который совсем не боится самых длинных, самых беспокойных северных ночей.

шведские девочки в школе спрашивают меня - ты родилась в швеции?
нет, - говорю я.
шведские девочки спрашивают, - ты переехала сюда совсем маленькой?
год, - говорю я.
что?, - говорят они.
я думаю, что я, наверно, могу гордиться моим шведским языком.